Умерла Мария Шелл
Это было в году 1986-м. Режиссер Анатолий Васильев получил подвальное помещение на ул. Воровского в Москве и обосновал там свою "Школу драматического искусства". Там же он стал репетировать "Шесть персонажей в поисках автора" Пиранделло, очень замечательный спектакль, в котором участвовал и литовец Витас Дапшис.
Мы, брошенные нашими учителями Эфросом и Васильевым студенты режиссеры ГИТИСа, проводили дни и ночи в подвале Васильева на чужих занятиях. Там на репетициях появлялись разные яркие личности. Среди них были, напр, соседи студии Борис Мессерер и Бэла Ахмадулина, другие разные знаменитости московского театрального круга, разные иностранцы, которые были для нас всех вожделенной эгзотикой.
В один из таких визитов в подвале Васильева появилась и Мэри Шелл - седая, но моложавая, очень непосредственная дама, кажется, в шикароной шубе и с в те времена нам совершенно несвойственно открытой улыбкой.
"Это - Мария Шелл", - сказал Васильев, сидя перед публикой на пластмассовом стуле в своей фирменной позе, с откидом, как скиф в седле во время погони, и указывая направление своей мысли жестом метания брызг со своих ногтей куда - то в угол плоского помещения. - "Она - сестра актера Максимилиана Шелла, знаменитого актера, который в свою очередь является мужем Натальи Андрейченко, моей актрисы". Васильев имел несравненный талант любой словесный пируэт благополучно приземлить на собственной персоне.
Наталья Андрейченко действительно была актрисой Васильева, молодой и красивой. Она весьмя изящно играла в его спектакле "Серсо", который он ставил несколько лет на Малой сцене Театра на Таганке, в то время как им стал руководить Эфрос. Примерно в это же время они оба быстро насытились не слишком настырной попыткой научить режиссуре четыре десятка болванов, среди которых был и Ваш прокорный слуга.
Спектакль "Серсо" был очень зрелым и качественно выделанным художественным произведением. Казалось, что в нем Васильев попытался сделать невозможное - преодолеть природную грубость театрального искусства средствами самого же театра. Самое удивительное, что ему это практически удалось, хотя при этом он сумел практически свести с ума почти всех вокруг себя.
Ну и поэтому он ощущал постоянное давление в театре, и ходил в изгоях. Поэтому когда после смерти Эфроса театр перенял Губенко, Васильев чрезвычайно воспрял духом, и высказывал вслух радужные планы в связи с тем, что Губенко - его закадычный друг. Но Губенко живо выпроводил Васильева из театра на Таганке со всеми декорациями и его компанией.
А когда при Горбачеве в Союз вернулся мятежный Любимов, он тоже посетил подвал на Воровского. Васильев в то время репетировал следующий после Пиранделло спектакль по какой-то классической западной литературе. В памяти зафиксировалась одна сцена. Атлетический Гриша Гладий, блистая шикарными мускулистыми икрами, зажатыми подвязками мушкетерских панталон, яростно суетился руками в условном смежении промежностей – своей и Наташи Колякановой, которая, валяясь навзнич на полу и мелодично скуля, помахивавала разметанными в воздухе обеленными колготками ногами, возраставшими из безжалостно терзаемой рычащим Гришей наташиной балетной пачки. Васильев, наблюдая это, смеялся всхлип, заваливаясь на стуле и смахивая счастливые слезы.
Довелось навестить Васильевский подвал не во время, а сразу после упомянутого визита Любимова. Хозяин студии молча и загадочно улыбаясь вышагивал по всему пространству опустевшего подвала, строго держа на уровне бровей всуе дымящую сигарету. Остальные обитатели студии по углам очевидно старались потеть без шума. Оказалось, что в самом апогее показа, во время упомянутой сцены Любимов вдруг громко заявил на всю публику: "А знаете, я хочу отсюда уйти!.." - встал и ушел, уведя с собой и всю свою свиту.
Но Васильев скоро оправился после такого скандала. Этот случай очевидно еще более утвердил его в его собсвенном жизнеощющении. Каком именно жизнеощущении - об этом нетрудно догадаться.
Мы, брошенные нашими учителями Эфросом и Васильевым студенты режиссеры ГИТИСа, проводили дни и ночи в подвале Васильева на чужих занятиях. Там на репетициях появлялись разные яркие личности. Среди них были, напр, соседи студии Борис Мессерер и Бэла Ахмадулина, другие разные знаменитости московского театрального круга, разные иностранцы, которые были для нас всех вожделенной эгзотикой.
В один из таких визитов в подвале Васильева появилась и Мэри Шелл - седая, но моложавая, очень непосредственная дама, кажется, в шикароной шубе и с в те времена нам совершенно несвойственно открытой улыбкой.
"Это - Мария Шелл", - сказал Васильев, сидя перед публикой на пластмассовом стуле в своей фирменной позе, с откидом, как скиф в седле во время погони, и указывая направление своей мысли жестом метания брызг со своих ногтей куда - то в угол плоского помещения. - "Она - сестра актера Максимилиана Шелла, знаменитого актера, который в свою очередь является мужем Натальи Андрейченко, моей актрисы". Васильев имел несравненный талант любой словесный пируэт благополучно приземлить на собственной персоне.
Наталья Андрейченко действительно была актрисой Васильева, молодой и красивой. Она весьмя изящно играла в его спектакле "Серсо", который он ставил несколько лет на Малой сцене Театра на Таганке, в то время как им стал руководить Эфрос. Примерно в это же время они оба быстро насытились не слишком настырной попыткой научить режиссуре четыре десятка болванов, среди которых был и Ваш прокорный слуга.
Спектакль "Серсо" был очень зрелым и качественно выделанным художественным произведением. Казалось, что в нем Васильев попытался сделать невозможное - преодолеть природную грубость театрального искусства средствами самого же театра. Самое удивительное, что ему это практически удалось, хотя при этом он сумел практически свести с ума почти всех вокруг себя.
Ну и поэтому он ощущал постоянное давление в театре, и ходил в изгоях. Поэтому когда после смерти Эфроса театр перенял Губенко, Васильев чрезвычайно воспрял духом, и высказывал вслух радужные планы в связи с тем, что Губенко - его закадычный друг. Но Губенко живо выпроводил Васильева из театра на Таганке со всеми декорациями и его компанией.
А когда при Горбачеве в Союз вернулся мятежный Любимов, он тоже посетил подвал на Воровского. Васильев в то время репетировал следующий после Пиранделло спектакль по какой-то классической западной литературе. В памяти зафиксировалась одна сцена. Атлетический Гриша Гладий, блистая шикарными мускулистыми икрами, зажатыми подвязками мушкетерских панталон, яростно суетился руками в условном смежении промежностей – своей и Наташи Колякановой, которая, валяясь навзнич на полу и мелодично скуля, помахивавала разметанными в воздухе обеленными колготками ногами, возраставшими из безжалостно терзаемой рычащим Гришей наташиной балетной пачки. Васильев, наблюдая это, смеялся всхлип, заваливаясь на стуле и смахивая счастливые слезы.
Довелось навестить Васильевский подвал не во время, а сразу после упомянутого визита Любимова. Хозяин студии молча и загадочно улыбаясь вышагивал по всему пространству опустевшего подвала, строго держа на уровне бровей всуе дымящую сигарету. Остальные обитатели студии по углам очевидно старались потеть без шума. Оказалось, что в самом апогее показа, во время упомянутой сцены Любимов вдруг громко заявил на всю публику: "А знаете, я хочу отсюда уйти!.." - встал и ушел, уведя с собой и всю свою свиту.
Но Васильев скоро оправился после такого скандала. Этот случай очевидно еще более утвердил его в его собсвенном жизнеощющении. Каком именно жизнеощущении - об этом нетрудно догадаться.
posted by jul54 at 4/30/2005 11:41:00 PM
0 comments
